УЖАСЫ Кураховки

[Шанхаец]

А вдоль забора - привидения с ножами стоят...

Рассказывали очевидцы. В конце пятидесятых и начале шестидесятых годов центр Кураховки находился в нынешнем Зоряном. Там была почта, поссовет и прочая администрация. Нынешняя КУраховка расширялась и строилась, простирая свои горизонты в районы 10-й и 42-й шахт (Первомайка, Победа, ЦОФ). Клуб тоже кочевал, а поскольку центр был в старой Курахлвке-Зоряном (колхоз "Родина"), то и предпочитаемый многими клуб был в этой самой старой Кураховке. По крайней мере - для жителей Карьера, Сталинки, Спасаловки, Шанхая и, частично - центра.

В те времена, по рассказам очевидцев, в нынешний сельский клуб привозили самые крутые фильмы. И танцы там были самые крутые. И девочки для шанхайско-сталинских босяков - самые симпотные...

Одно обстоятельство омрачало, и даже пугало трогательную по тем нравственным меркам молодёжь. Это обстоятельство - дорога в Зоряное. Она пролегала мимо кладбища, огороженного забором из шлакоблоков. Забор образовывал угол, за которым в нескольких метрах была сторожка (или КПП - как угодно понимайте). Если идти в клуб, то вроде как и ничего: держись от забора подальше, и все дела. А вот если с клуба...

С клуба, особенно если после фильма про ужастики - иной расклад. Дорога вела прямо на сторожку, а за ней в темноте ночной выглядывал тот самый чёрный крест, вылитый в местной литейке, где слияние Волчьей с Лозовой. Надгробный крест в память того самого панского сына, удавившегося по причине несчастной любви. Представляете мандраже влюблённой парочки на этом отрезке пути мимо кладбища?

И была тогда мода у некоторых негодяев пугать людей. Например, вырезать в очищенной тыкве глаза, нос и рот, помещать туда свечку и ставить на могилу. Или обматываться белой простынёй, бегая по кладбищенскому забору. Ладно - просто для шухера, а если с настоящей косой и налобным шахтёрским фонарём?

...В тот вечер группа кураховцев возвращалась то ли с танцев, то ли с позднего сеанса ужастиков. Кладбище молодым людям навевало некий трепет, кто-то громко кричал, подбадривая друзей, а кто-то мечтал побыстрее покинуть место, где во тьме ночной зиял тот самый зловещий чугунный крест. Вот миновали сторожку, до угла забора - метров шестьдесят. Вот и он, угол, за которым виднеются огоньки Карьера и Шанхая, и...

Внезапно, из-за угла, сверху над забором, поднялась и повисла страшная картина: белое, чудовище, в красном капюшоне с диким воплем начало размахивать огромным ножом прямо над головами людей. Народ - врассыпную. Даже те, кто был готов к подобным неожиданностям. Девчонка тут же упала в обморок, а её парень на всю жизнь стал заикой. По сведениям рассказавшего этот случай, пара так и не сыграла свадьбу.

[Шанхаец]

Дьявол душил женщину в ночь трагедии на 38-й шахте Кураховки

Зашли мы с одноклассником как-то к его бабушке. На блины. Где-то во втором или третьем классе тогда учились. Жила бабушка в крохотной то ли комнате, то ли пристройке, где помещалась печка, небольшой стол у миниатюрного окошка, кровать и огромный сундук. Комната была настолько крохотная, что можно было кушать за столом, не особо вставпая с кровати. Так многие до войны начинали: сначала строили "времянку" из самана или палок с чем придётся, и жили в ней, потихоньку пристраивая дом. Нас, детей, такое жилище почти умиляло. Ибо было соразмерно уюту и возрасту, что наверняка, оставались от тепла материнских утроб.

Старушка неизменно, до конца дней своих, жила в том помещении. С двуми дверями, вперед которыми и располагалось её жизненное пространство. Эти двери при нас вели на улицу и в построенный позже дом. Но в те давние времена ещё дом не построили, так что была лишь одна дверь. Входная.

Бабушка отдельно топила миниатюрную печку, готовила себе еду, ежедневно смахивала пыль с иконы и фотографий, ибо эта пыль поднималась после каждого шороха с глиняного пола (доливки) на стены и стол, фотографии и огромный сундук у стены. Фотографии висели на гвоздях с четырёхугольными, а не круглыми телами ножек.

Мы не раз с одноклассником там бывали, но тот день или вечер я помню отчётливо.

Перебрались молодые в КУраховку из глубинной России. Где-то в начале или середине тридцатых. Муж работал на 38-й, жена - домохозяйка. Перед войной у них, в этой самой киндейке, родилась дочь. Точные даты, имена и фамилии не называю, ибо боюсь как ошибиться, так и быть вычисленным прямыми родственниками, ныне реальными участниками нашего телеграм-канала. Если они поймут и догадаются - пусть дополнят. Да это и не столь важно.

Важно то, что рассказала нам бабушка. Передаю это своим языком как помню, ибо за давностью лет точно передать её слова невозможно.

- Муж ушёл в ночную смену,- говорила она, снимая с печки ароматные блины и подавая их на столик к чаю с вареньем.

Затем она зажгла у иконки свечу и выключила тусклую электролампочку. Села на кровать, и с каким-то непонятным чувством посмотрела на нас. В её глазах взрослый человек прочёл бы что-то серьёзное, но что взять с пацанов то..? Мы накинулись на варенье, но то что она нам рассказывала, вынудило отложить ложки и, открыв глаза и стиснув рты, поглядывать... На икону и за сундук; под кровать и на печку, в которой догорали угли. В тесной комнатушке стало жарко, и в какой-то момент нам показалось, что нечем дышать.

- Муж ушёл в ночную смену,- продолжала бабушка,- а мы с дочкой легли спать. Когда муж ночевал дома, ребёнок спал вот на этом сундуке, а когда шёл в ночь - мы обе спали на кровати. Но в тот вечер она спать со мной не захотела, перебралась на сундук. Так мы и заснули. Через какое-то время я проснулась от шороха у двери. Будто кто-то её отворил. Подумала, дочь вышла по нужде, но гляжу - она спокойно спит на привычном месте, укрывшись с головой одеялом. И в тот же момент дверь отворилась, в комнату вошёл симпатичный мужчина. Прилично одетый, не пьяный, спокойный. Улыбаясь, достал из кармана ослепительной красоты ожерелье, взял его в обе руки и начал вращать перед собой, постепенно приближаясь к кровати. Я была в оцепенении: какое-то чувство несомненно, привлекало и притягивало к незнакомцу, но куда большим было беспокойство за дочь и за мужа, который ничего этого не видит и даже не подозревает.

... Улыбаясь, он сделал второй от двери шаг и встал вот тут, у самой кровати, - бабушка указала место на полу, где мы вмиг представили сапоги незваного гостя, - и тут же преобразился... Лицо и руки покрылись длинной рыжей щетиной, глаза выпучились, а красивые белые зубы превратились в огромные жёлто-кровавые клыки. Яркие бусы в его руках оказались страшной верёвкой, в воздухе запахло смрадом и гнилью. Существо какой-то миг молча простояло у кровати, затем кинулось на меня. Верёвка обвила шею, мохнатые руки стиснули грудь. Я умирала, а он - смеялся. Лишь в какой-то момент хватило сил взглянуть на эту икону и попросить её послать чёрта туда, откуда он явился. И тут же потеряла сознание.

Ощутила что жива, только к утру. Дочка спокойно спит на сундуке, никаких следов ночного события нет. Только сердце колотится. Вышла в туалет над балкой и обомлела: на склоне оврага лежала та самая верёвка. И - следы по траве... В сторону террикона 38-й. Не зверя следы. Человека.

______________Конец рассказа бабушки

Спустя годы подумал: ну причудилось бабуле, ну помолилась на ночь не так или в помыслах изменила мужу. Да и мало ли что могло всколыхнуть сон молодой женщины? Она ведь до конца дней своих была малограмотная: газет не читала, телевизора, и даже радиоприёмника в её киндейке никогда не было. Ну примерещилось! А про верёвку на краю балки могла и придумать, если она тоже не померещилась. И было бы всё так, если бы:

- в ту самую ночь не случилась на 38-й шахте страшная авария, в которой погибло много горняков. Среди которых был её муж.
- бабушка все последующие годы жила одна, в этой самой киндейке, и всю последующую жизнь слыла среди местных как знахарка.

Сейчас уже нет той киндейки, и даже того дома нет - в 2010-м я мельком запечатлел их развалины. Да и бабулю мало кто помнит. И о трагедии той ночи мало кто из кураховцев знает. О ней нам напоминает лишь крест, установленный у подножия террикона бывшей 38-й шахты.

И чёртов след простыл. Через балку в сторону 38-й ...
Другие сейчас времена. И бесы - иные.

[Шанхаец]

Смерть на дороге. Из цикла "Ужасы Кураховки". Подача 3.

Детство любого кураховца начиналось с велосипеда. Лайба (не ровер по-западному) была доступна каждому. Добывалась так: группа босяков высматривала из-за угла хлебного магазина очередного мужика, который подъедет к Ромашке за бутылкой "Экстры" (стоила 4,12 р.) на новеньком ХВЗ (стоил 42 рубля при зарплате шахтёра 300). Как только мужик поднимался по ступенькам и скрывался за дверью, босяки по двое-трое на лайбах шумно подкатывали к Ромашке и, кинув свои велики в кучу на велик мужика - врывались в магазин. Пошумев чуток, выбегали и запрыгивали на лайбы, включая мужикову. И пойди разберись - кто твой ХВЗ угнал... Даже Яков Афанасьевич такой ход шпаны не мог распутать (сам сидел у него два часа в изоляторе и подвергался допросу).

Но это, друзья, ещё не ужасная прелюдия. Я в детстве украл три велосипеда, а у меня, уже взрослого, на даче спёрли два... Когда рассказал это соседке, она сказала, обращаясь по отчеству: "Так вы, ИМЯРЕК, ещё один должны..!" Должен или нет - не знаю. Но сны о том, что у меня угоняют то одну, то другую машину - снятся часто. Просыпаюсь в холодном поту... В общем, карма. Кураховская и безжалостная.

Со временем кураховец пересаживался на мопед. Были тогда в моде Рига с каким-то номером, уже не вспомню. Двухскоростные, по спидометру 60 км/час. Для наших улиц достаточно. Мопеды были не у всех подростков, они были в основном у мажоров. А те, кто не мажоры - строили мажорам козни. То в тыкве проделают глаза, рот и нос и, вставив свечу, оставляли на проезжей части. Не всякая детская психика выдерживала. Но самое страшное, когда перегораживали мопедистам дорогу. В основном для этого использовали обычную швейную нитку. Которая возникала в луче фары внезапно и настолько устрашающе, как будто был натянут трос. Я сам это испытал, причём уже взрослым, на автомобиле.

Но не всегда дело оборачивалось невинной шуткой. Жил, кажись на Победе, мальчик. Школьник. У него была красивая Рига-3 или Рига-4. Гонял по всей Кураховке, нравился девочкам. Пока не погиб на "растяжке". Натянутый трос пришёлся как раз на шею, практически срезав мальцу голову...

Парни постарше пересаживались на красные мотоциклы. Основная толкучка была на площадке возле 10-й шахты. Оттуда все дороги вели к красивым девочкам: хоть на Первомайку, хоть на Острый, хоть - на Юрки или Жуково. Именно оттуда поехал в Жуково мой знакомый Вовка Агафонов. Ему любящая мама купила "Яву" сразу, как пришёл из армии. На жуковском повороте, уже за мостом, Агафон не справился с управлением. Будь на его голове шлем - и тот вряд ли спас от удара: головой Вовка снёс железобетонный дорожный столбик. Бедная мать..!

Самый резонансный случай произошёл с кураховским авторитетом Валеркой Кипоренко, по кличке "Бяша". Классный был парень, спортивный и справедливый. Погиб на "Яве" за день до собственной свадьбы.

Потом у некоторых стали появляться машины. "Копейки", "шохи" жигули да разные Москвичи с запорожцами. Но их было не так много, парни потихоньку набирались ума, да и я этот период уже не застал, а потому статистикой дорожных ужасов по Кураховке не располагаю.

[Шанхаец]

Смерть в старом винограднике

Кажется, в этой ужасной истории Кураховки переплетено всё, что возможно для такого случая. Трансформированная злоба и сочувствие ближнему; опыт солдата и неумение просчитать банальный экстрим; невинно мотивированное убийство и смерть того, кто не хотел убивать.

Есть в Кураховке улица, на которой осталась лишь часть хат. И стоял (до сих пор стоит) над зелёной балкой той улицы дом с наличниками некогда авторитетного хозяина. У всех балки были каменные, а у него - из чернозёма. И рос на том чернозёме прекрасный виноград, так манивший местных пацанов. Но хозяин был не только рачительный, но и строгий. Нет, даже не столь строгий, сколь злой был тот хозяин. Вокруг огорода он соорудил для пацанов нечто покруче линии Суровикина. По периметру насадил колючие кустарники, затем возвёл забор из отходов рельс, кроватей, труб и прочего желаза. А за забором, на проволоке, нацеплял ряд консервных банок. Которые, видимо, подсмотрел сам на войне, или в кино про войну. А склон до низа балки, по которому тек ручей - в качестве мин утыкивал разбитыми банками и бутылками. Всё это пацаны знали, и ничто из этого пацанов не останавливало. Слишком лаком был тот виноград. Лично видел, как один из местных босиком (да, да, босиком) улепётывал от разгневанного мужика по этим самым стёклам. И лично свидетельствую, что парень не поранил ни одну ногу, - такие мы, кураховцы...

Шло время, мужик состарился и вместе с женой они то ли сначала умерли, то ли сначала куда-то выехали, потом где-то умерли. Некогда райский огород с виноградником захирел, но в доме появился новый хозяин. Тоже нормальный хозяин, но не настолько въедливо-вредный, как прежний. Да и по годам новый хозяин был из тех пацанов, которые лазили в эту балку за сладким виноградом. Имя назову. Василий. В простонародье - Васька.

На той же улице, на участке где уже нет домов, жил другой парень. И его имя назову. Виктор. В простонародье - Витька. В суперпростонародье, от старшего брата - "Писькин". Да, да: Витька Писькин. Впрочем, такое погоняло не вполне соответствовало характеру Виктора. Если сказать, что он спокойный и уравновешенный, не скандальный, во многом чёткий и отзывчивый - значит ничего не сказать. Витька воевал в Афганистане, как он мне сам рассказывал - в числе экипажа БТР. Может мехводом, может стрелком, может командиром - этого не помню. Но точно знаю, что с Афгана Витька вернулся мужчиной. Настоящим, чётким мужиком с предварительно кураховской закалкой. Включая, отмечу это особенно - закалкой от экстремальных вылазок на поля и огороды, включая упомянутый с виноградником.

Не знаю, чем занимался Витька полтора десятилетия после развала СССР. Может работал на шахте, может в ЦЭММ, может ещё где. Но промышленно-социальное изобилие Кураховки при "нэзалэжной" пробивало одно дно за другим. И Витьке ничего не оставалось делать, как жить за счёт раскопок и сдачи металлолома.

Жил он с местной женщиной. Имя её также назову - Татьяна. В простонародье - Танька. По чермету промышляли вдвоём. С годами это занятие сулило всё меньше удачи, так как известные "железные" места были давно изрыты и выпотрошены. Но Витька точно помнил про тот дом и огород над балкой. Где болтались на проволоке не только ржавые банки. И вместе с Танькой они отправились туда. Туда, где отзывался в детской памяти запах сочного винограда; туда, где был шанс найти некое новое, так актуальное по новым временам ощущение.

На этом вводную часть заканчиваю. Перехожу к теме.
Передаю так, как мне рассказывали по свежим следам трагедии в конце 2006 года.

Проводя раскопки, Витька с Танькой наткнулись в той балке на нечто огромное и неподъёмное. Новый хозяин Васька мерно возился на давно обжитом подворье. Витька с Танькой его окликнули. Попросили лом, чтобы поддеть да вытащить железяку. Как я понял из рассказа, там Васька соорудил свой забор, не столько для людей, сколько для бродячих собак. Копатели находились ниже, и это перекрывало обзор. Не знаю, о чём думал Васька, может ориентировался на голос или ещё на что - но лом через забор перекинул спокойно и добродушно...

Не зря говорят: против лома - нет приёма. Особенно, когда человек на расслабоне. И неважно - человек этот закоренелый бомж или прошедший войну солдат. Кинутый Васькой Лом угодил Татьяне прямо в голову. Каким концом и как - не знаю. Но Витька понял, что с этого момента травма подруги и её жизнь - несовместимые понятия. А потому, не желая видеть страдания своей, ставшей ему почти родной женщины, он вытащил нож и перерезал её горло...

Итоги трагедии. В лицах.

Витька отсидел десять лет, уже на свободе. Где он и как он - не знаю. Может колесит на БТРе по степям Донбасса, а может...

Ваську затаскали следователи. До такой степени, что в том же году, где-то в это время, человек умер. Не выдержало сердце. Так сказать, умер собственной смертью.

Таньку похоронили. Скромно. И сейчас мало кто знает и помнит, эту активную разбитную девчонку прошлых лет.

Итоги трагедии. В мыслях.

Старый дед, первый жадный хозяин огорода с виноградником, оставил после себя некую ауру. Злобную и неотвратимую. В чём-то сатанинскую, далёкую от христианских заповедей. И подумать только: одного сорвиголову на его огороде не обжигали крапивы и не резали пятки оторванные горлышки бутылок, а другие пацаны (нет, уже взрослые, и такие разные) - спустя годы и десятилетия испытали на себе потаённо преднамеренную месть. Вот и не верь после этого в злые силы...